Гальванизация лягушки

 Очень долгое время у меня в голове ничего не складывалось: как так получается, что с детской литературой у нас все хорошо (серьезно, это уже аксиома), но что такое детская литература — никто не знает? Почему интерес к детлиту растет, а отечественных авторов не сказать, чтобы становилось больше? Наконец, почему же детскую литературу при всей ее невероятной популярности изучают в двух с половиной вузах на всю страну? И вот не так давно до меня наконец дошло, в чем дело. Просто все хорошее, что происходит вокруг детей и текстов для них, к детской литературе имеет весьма условное отношение. Потому что все хорошо у нас с рынком детской книги (впрочем, тоже с поправками). А вот с детской литературой у нас даже не плохо.

По правде сказать, ее у нас просто нет.

Потому что литература вообще и детская литература в частности — это не тексты и не авторы. Для читателя литература существует тогда, когда она воспринимается как единый образ: мы представляем себе современную английскую литературу, состоящую из Стоппарда, Фрая и Энн Файн, представляем себе Германию — страну Крюса, Функе и Гюнтера Грасса, мы можем обрисовать для себя Швецию, Австралию, арабский мир. Но не современную детскую литературу России. Происходит это не потому, что у нас нет сильных авторов, способных стать новым лицом отечественного детлита вместо набившего оскомину Михалкова (есть ведь Сабитова, номинированная на Премию Астрид Линдгрен, есть хоть и не совсем отечественный, но все же Спирин), — а потому, что за талантливыми одинокими авторами (с иллюстраторами та же история) никого нет: нет авторов второго и третьего ряда, нет подающего надежды молодого поколения, нет враждующих между собой страт, нет маргинальных объединений, шокирующих своим подходом и тех и этих. Иными словами, у нас нет детской литературы как института, упорядочивающего отдельные тексты, явления и процессы с тем, чтобы из них возник сколько-нибудь цельный образ. Иные лоскутки прекрасны, но красивое одеяльце из них пошить некому.

Вообще считается, что такое положение дел — хорошая новость, что за осознанием его приходит желание (и энергия) все изменить, что полная пустота и стагнация подстегивает молодое поколение переделать все под себя и сотворить-таки дивный новый мир. Однако реальная трагедия ситуации, сложившейся в нашей детской литературе, заключается в том, что все, кому детлит дорог и интересен, всё уже осознали, приняли меры и активно работают — но, к сожалению, не над тем.

В первую очередь хорошо бы разобраться, из кого, собственно, детлит состоит, на кого мы можем рассчитывать. Понятно, что самой активной частью детской литературы как институции является издатель. Тем, что новые детские книги вообще оказываются на слуху, мы обязаны именно порядочным издателям, вроде «Розового жирафа» или «КомпасГида». Однако для всякого издателя всякая книга — это в первую очередь бизнес, а следовательно — интересы потребителя, широкого читателя, состоящего из менеджеров, физиков, актеров и безработных мам, для любого издателя, даже самого распрекрасного, важнее, чем интересы литературоведов. Я пишу об этом подробно, так как очевидное, казалось бы, соображение на тот счет, что издатель не имеет особого отношения к литературе, вызывает у критиков недоумение и даже обиды. Из недавних примеров: конкурс Издательского дома Мещерякова на иллюстрации к «Колобку». ИДМ устроил народное голосование, лидерами которого стали работы Александры Михасик и Насти Кьюсак, работы откровенно слабые и вторичные, однако отвечающие массовому запросу: чтобы было красивенько и деткам понятно. Казалось бы, народное голосование — не то место, куда стоит соваться порядочному критику или любому другому профессионалу. Более того: участие в народном голосовании априори уничтожает любой профессионализм, уравнивая дипломированного искусствоведа с теми, кто полагает вершиной книжной иллюстрации котиков в корзинке. Однако критиков, писателей и иллюстраторов это отчего-то не волнует. А вот результаты — да, результаты их расстраивают, демонстрируя, как им представляется, дурной вкус массового читателя. Между тем обращение ИДМ к процедуре, так сказать, плебисцита совершенно не случайно и обусловлено как раз тем, что издатель с массовым читателем находятся по одну сторону баррикад. А критик, писатель и иллюстратор — по другую.

Разумеется, существуют издательства вроде «Московских учебников», которые могут себе позволить переиздавать «Гулливера» с иллюстрациями Калиновского. Есть «Самокат», которому плевать на красивенькое, он любит примитив и любим вообще не за картинки — однако, как правило, издатель не склонен считаться с мнением профессионального сообщества. Не в последнюю очередь это происходит потому, что сообщество это — как, впрочем, и большинство профессиональных сообществ России — неорганизованно, не институционализировано и вообще — не. Достаточно сказать, что после закрытия "Заветной мечты" (как вообще могло получиться, что за три года для премии не нашлось финансирования?) единственным заметным игроком на премиальном поле оказался Всероссийский конкурс на лучшее произведение для детей и юношества "Книгуру" — во-первых, учрежденный государством, во-вторых, сосредоточенный на литературе для подростков, а в-третьих, определяющий лауреата — правильно, по результатам читательского голосования в интернете. Итоги «Заветной мечты», впрочем, тоже подводились детским жюри. Профессиональной же премии за детскую литературу у нас нет — и никогда не было.

Но если издатели не склонны считаться с экспертным сообществом, то с кем или чем они сообразуются? Очень просто: с рекомендательными порталами вроде "Библиогида", "Папмамбука" или Flymama. Рекомендательными они являются в прямом смысле, здесь заинтересованному родителю советуют ту или иную книгу, как если бы тот пришел в магазин или библиотеку. Сама по себе такая практика ничем не хороша и не плоха, но она не имеет отношения к критике, т.е. к анализу происходящего в детской литературе. Таким образом, рассматривать публикации на перечисленных сайтах как часть собственно литературного процесса не приходится — за единственным исключением. Исключением этим является сайт "Картинки и разговоры", контентное наполнение которого, увы, весьма скудно: список мировых детских писателей состоит, к примеру, всего лишь из 63 персоналий.

Наконец, бывают еще и периодические издания: бумажные и электронные, разной степени адекватности, в идеале призванные обеспечивать полноценное профессиональное общение. На деле практически все они занимают две из огромного множества возможных ниш. Первая — родительские журналы, в которых краткие книжные обзоры размещаются между обстоятельными статьями о подгузниках и не менее обстоятельными — о физическом развитии ребенка (важность и подгузников, и физического развития никакому сомнению, разумеется, не подлежит, речь не об этом). Вторая — это ниша собственно детских журналов, тщетно пытающихся дорасти до былых «Веселых картинок», «Мурзилки» и «Трамвая».

Все колоссальные усилия издателей, редакторов, библиотекарей и инициативных родителей, направленные на оживление литературы и литературного процесса, по эффективности оказываются примерно равны гальванизации скончавшейся третьего дня лягушки. А иначе и быть не может. Литература как институт в очень значительной степени состоит из тех, кто занят исследованием и анализом текстов, их встраиванием в существующий контекст или порождением контекстов новых. А это работа культурологов, филологов, литературных критиков, может быть, даже педагогов (самоустранившихся, к слову сказать, из литературного процесса так давно, что о них уже никто и не вспоминает) — но никак не библиотекарей, не издателей и тем более не родителей. И тут мы подходим к моменту, когда нам придется наконец признать, что все это время при нашем разговоре присутствует довольно большой, пусть и молчаливый, слон — не замечать его более невозможно.

Дело в том, что этих самых культурологов, филологов и исследователей, которые бы могли встроить в контекст новый проблемный роман для подростков или написать стиховедческое исследование о Гиваргизове, у нас нет — и взяться им просто неоткуда. То есть они, конечно, есть, отдельные люди, они всегда есть. Но в институциональном смысле их не существует. Единственная в стране (!) кафедра детской литературы функционирует в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусства. Да и та с 2011 года не является самостоятельной, а входит в состав кафедры литературы и детского чтения. И это — лучшее, что у нас есть, единственное на всю Россию место, где детскую литературу преподают литературоведы, а не школьные педагоги и библиотекари. Детскую литературу никто не изучает, она просто не является частью Академии. Дома детской книги закрыты, научных журналов нет. Вместо собственных «НЛО», «Знамени», «Нового мира» (не говоря о каком-нибудь аналоге «Журнального зала») у детской литературы есть один "Переплет" и один "ХиП". Первый всем хорош, но выходит дважды в год. Второй — регулярнее, но ценность его состоит скорее в архивировании интервью и воспоминаний, а не в организации дискуссий.

Но профессиональные издания и профильные кафедры — долгое дело. Нет ли в нашей детской литературе каких-нибудь пусть более короткоживущих, но менее ресурсоемких форм жизни? Нет. Ни фестивалей, ни регулярных литературных вечеров (или круглых столов), ни биеннале, ни триеннале — ничего, пустота. Есть два постоянно действующих профильных семинара — Ольги Мяэотс и Екатерины Асоновой. Прекрасно, что они есть, — но вообще-то их в одной Москве должно быть полтора десятка, обо всей остальной огромной стране не говоря. О премиях уже упоминалось выше: доверить определение лучших книг для детей детям же — это ужасно мило и именно здесь, в отличие от «взрослой» литературы, имеет некоторый смысл, но премию профессиональную такая институция заменить не может.

Конечно, когда речь идет об области академического знания, тем более — знания, находящегося на грани вымирания, объяснить широкому читателю или, прости господи, правительственным чиновникам, зачем это знание вообще нужно и почему без него не прожить, — трудно. Но вот именно в смысле детской литературы — проще, чем принято думать.

Любому читателю — а особенно маленькому — очень нужно, чтобы литература сообразовывалась с его, читателя, жизненным опытом, структурировала его. Картина повседневности, создаваемая детской литературой, должна дать ребенку возможность найти в ней место для себя, своих родителей и друзей. Переводные тексты, при всех своих многочисленных и совершенно реальных достоинствах, написаны о другом мире, о других детях и о других взрослых. И дело не в том, что Россия так уж отличается от Швеции (хотя да, отличается), а в том, что вообще все страны разные и опыт проживания повседневности в каждой из них — другой. В России детская литература с этой своей задачей не справляется. И не будет справляться, пока не осознает, что просто хороших текстов и просто хороших авторов для этого, мягко говоря, недостаточно.

Мария Скаф, источник: http://www.colta.ru