«Титулованный волшебник» и его муза. Интервью с Борисом Диодоровым

Борис Диодоров говорил, что их супружеский союз «благословил» Владимир Высоцкий, с которым художник дружил, даже машину водить учил. Как-то Борис Аркадьевич, встретив Высоцкого с Мариной Влади, сказал, что хочет жениться на Карине (с ней Высоцкий учился в Школе-студии МХАТ). И спросил, одобряет ли друг его выбор. Высоцкий воскликнул: «Конечно! Даже не думай!» Сегодня нам представилась возможность побеседовать с Борисом Диодоровым и Кариной Филипповой. С вопроса о том, что для них счастье, мы и начали нашу беседу.

Карина Филиппова: Для меня счастливее момента, чем наша встреча с Борей, нет на земле. Есть такая хорошая фраза: когда рядом два талантливых человека, надо не тянуть одеяло на себя, а укрыть того, кто рядом.

Корр.: У вас есть совместные творческие проекты?

Карина Филиппова: А у нас все совместное… К сорокалетию нашей совместной жизни в издательстве «Арбор» вышла книга, где 61 моя песня и 60 Бориных рисунков, спонсоры нам помогли. Это 40 лет самого большого счастья!

Борис Диодоров: Сорок лет как один день! Картинки, которые собраны в этой книге, — это не прямые иллюстрации Карининых стихов. Поэзию вообще трудно иллюстрировать — она не нуждается в этом. Это просто чтобы показать, что мы делали параллельно эти сорок лет. Вся наша жизнь — сотворчество. Я бегу к ней с наброском. Когда она говорит: «Ай, как хорошо, как мне нравится!», я знаю, что — плохо, надо доработать. Потому что ей все нравится, что я делаю. 40 лет изо дня в день: спектакли, стихи, каждая книга — это все переживается совместно, проговаривается, муссируется. Радости и не-радости — все это было вместе. Потому что фактически мы никогда надолго не расставались. Содержание — книга, содержание — жизнь. Это хорошо, что мы не отдыхаем друг от друга!

Корр.: Борис Аркадьевич, Вы обладатель всех мыслимых премий, российских и международных, в области книжной графики. Вы получили из рук датской принцессы высшую награду детской литературы — Премию имени Андерсена. Датская королевская семья назначила Вас послом Андерсена в России. Ваше имя — в Почетном списке художников-иллюстраторов мира. А где же «златые горы», которые Вам должны за это причитаться?

Б.Д.: Мы с Кариной всю жизнь живем очень бедно. Когда совсем бедность переступала границы и когда мы опустошали холодильники друзей, я думал: а как же дальше жить? В 1990-е годы, бывало, по году не платили за рисунки. За «Вини-Пуха» я год ждал гонорар. Как быть? Искать, кому еще хуже. И помочь. Тогда свои беды отступают. Господь послал тебе испытание – оставайся человеком. Не воруй. Не убий. И если ты все превозможешь, Господь пошлет и облегчение. Вот так однажды пришли к нам малознакомые люди, принесли большую сумму и говорят: «Нам показалось, что у вас сейчас сложности…» Но только надо верить не для того, чтобы получить, а чтобы отдавать последнее. Все творчество — это самоотдача.

Корр.: Вы потомственный художник?

Б.Д.: Мой отец был художником. На современном языке то, чем он занимался, называется дизайном. Отец оформлял музеи, делал рисунки, писал тексты, рисовал этикетки для кондитерских фабрик, делал книжки для издательства «Легпром», позднее преобразованное в издательство «Малыш», которое возглавлял мой друг Ваня Бруни. Папа иллюстрировал книги Катаева, других писателей — за все брался. Он прекрасно играл на рояле, то есть у меня было генетическое воспитание, о котором мне ни-че-го не рассказывали.

Корр.: Почему? Не хотели афишировать «социально неправильное» происхождение?

Б.Д.: Фамилия моего деда была Смирнов — он родственник знаменитых Смирновых, купцов первой гильдии. Работал у Прохорова на Трёхгорке бухгалтером. Деда звали Леонид Диодорович Смирнов. И на двери квартиры была медная дощечка «Смирнов Л.Д.». После революции он поменял фамилию на «Диодоров»: боялся, что придут искать бриллианты и всех убьют или сошлют. Это его спасло. Он был умен, был книгочеем, имел хорошую библиотеку. У дедушки был дом на Красной Пресне, который отобрали после революции. А я родился в уплотненной квартире. Это была дедова квартира, восемь комнат. Ему сначала оставили три, а потом комнатку в пятнадцать метров, где мы после войны жили впятером. Мы не поехали в эвакуацию, всю войну были в Москве. Дедушка даже не выходил во время бомбежек прятаться ни в какие подземелья — презирал всякую суету. Мама-то нас водила в метро. Спали на шпалах, на настилах таких дощатых. Я брал с собой книгу и читал…

Корр.: Помните первую свою книгу?

Б.Д.: Мое знакомство с художественной книгой началось в 4 года. Дедушка превратил это в какое-то священнодействие. Посмотрел мои руки: «Пойди-ка помой!» Потом усадил меня за стол с белой скатертью и достал том «Войны и мира» сытинского издания 1912 года с иллюстрациями художника-баталиста А.П. Апсита. И когда я открыл ее, то увидел мир, который я никогда не видел в окружающих меня пространствах (хотя в театр меня уже водили в это время). И я понял, что есть мир красоты, мир, созданный святыми, как мне тогда казалось. Потому что я не мог представить, что это может нарисовать обычный человек, художник.

Дед покупал мне детские книги с иллюстрациями Конашевича, Ре-Ми (сокращенно от «Ремизов» — псевдоним художника-сатирика Николая Владимировича Васильева, первого иллюстратора «Крокодила» К.Чуковского. — Н.Б.). С тех пор началась моя первая библиотека. Когда я пошел в первый класс, мама давала деньги на завтрак, а я искал на Арбате в книжных магазинчиках что-нибудь интересное.

Корр.: А когда родился Диодоров-иллюстратор?

Б.Д.: Картинки меня всегда увлекали. Я даже дорисовывал, когда мне казалось, что в иллюстрации чего-то не хватает. Помню, была книжка Адамова «Тайна двух океанов» – я в ней очень много всего дорисовал. Но относился к этому несерьезно… В художественную школу в Чудовом переулке пошел сам, за компанию с соседом. После меня направили в Московскую среднюю художественную школу напротив Третьяковки — «художественную школу для одаренных детей», как ее называли. Мы жили только искусством. Каждый год двухмесячная практика в прекрасных местах: Поленово, Канев на Украине… Там были замечательные педагоги и знаменитый директор Коренберг. Я учился у Николая Ивановича Андрияки, отца Сергея Андрияки. Я помню, как папа брал Серёжу на практику в лагерь, куда нас возили на лето…

Корр.: Вас называют лучшим иллюстратором книг Андерсена в России. Известно, что он был верующим человеком, в последние годы вышли его сказки «без купюр». Вы как-то учитываете христианскую составляющую произведений Андерсена?

Б.Д.: Когда иллюстрируешь Андерсена, главное условие — вера в жизнь вечную. Иначе некоторые его сказки могут показаться страшными. Его еще современники упрекали в том, что добро порой проигрывает в его сказках. На что он отвечал: «Добро побеждает в вечности».

Корр.: Моя любимая книжка в детстве — сборник сказок скандинавских писателей. Обожала разглядывать Ваши иллюстрации к сказке Яна Экхольма «Тутта Карлсон и Людвиг Четырнадцатый». Такие они уютные, так хочется туда, внутрь… Есть какой-то секрет такой достоверности рисованного мира?

Б.Д.: Я с героями книги сосуществую. Пока я там не разместился, не освоился в этом мире, не начинаю рисовать. Я и студентам это всегда говорю. Иллюстрация — это миниатюра. Она должна жить своей жизнью. Как мы читаем мелкие буковки, так же мы должны читать это пространство. Находить что-то помимо текста из тех представлений, что открыл художник для читателя. Сейчас у меня в руках дипломная работа моей ученицы по «Войне и миру». Я сам готовился к иллюстрированию «Войны и мира». Но понимал, что на это уйдет 10 лет жизни. Надо чтоб кто-то кормил, хотя бы на лекарства деньги давал… Иллюстраторы Толстого — Шмаринов, Николаев — считали, что главное — показать образ. А у меня Наташа другая. Да и Андрей другой. А потом, когда я ближе соприкоснулся с романом, то понял, что Наташа — это четыре человека, которые явились ее прообразами. Одна наша приятельница-режиссер сказала: «Вообще Наташу надо было с бородой рисовать!» Семнадцатилетняя девочка высказывает мысли Толстого! Что для современника ценно в этом романе? Чувство ностальгии. Ощущение потери той великой России, которой мы уже не знаем и о которой не догадываемся. У Бондарчука не получилось, хотя он историческую достоверность сохранил. В чем особая образность романа? Я, как борзятник, люблю книгу Егора Дриянского «Записки мелкотравчатого». Для помещиков, даже для мелкопоместных особ, это было самым большим развлечением. Прекрасней, чем коррида в Испании в тысячу раз. На охоту собирались обозами. Шестьдесят-восемьдесят собак, борзых везли в специальных фурах с круглыми окошечками, откуда они следили за зверем. Сзади, в обозе, цыгане, шампанское, самовар… Это была целая культура русской псовой охоты! Все это можно и нужно явить в иллюстрациях! У иллюстратора всегда есть возможность раздвинуть рамки и показать красоту мира.

Корр.: Вы часто говорите, что в искусстве главное — душа…

Б.Д.: Первая иллюстрация была для книг церковных, божественных. Там без души было невозможно. Именно душа — составляющая любого искусства — и должна быть в иллюстрации. Искусство – это человек. Если человек пуст, мне неинтересно с ним. А если в его книге, рисунке проявляется душа, я не могу насмотреться, потому что через каждый отрезок времени я взрослею и начинаю открывать для себя новые качества. Только страданиями, только радостями — только этими состояниями души можно аккумулировать что-то. Искусство именно поэтому существует вне времени. Автор умирает, а его произведения живут. Кого переиздают все время? Того, у кого душа — составляющая часть творчества. Это я давно открыл. И перестал стесняться.

Корр.: Как Вы выбираете книгу для иллюстрирования?

Б.Д.: Художник должен выбрать автора, который помогал бы ему творить благо, дарить красоту, отдавать последнее. Искусство — это красота. Это к Богу имеет отношение, не к деньгам. Чем больше красоты художник открывает человеку, тем вера в жизнь становится прекрасней. Это ведет к сотворчеству.

Беседовала Наталья Богатырёва, источник: журнал "Читаем вместе"