Софья Прокофьева: «Моим героиням часто не везло с внешностью»

В неспешной беседе за чашечкой чая Софья Леонидовна рассказала Кидридеру о своих любимых книгах, о «сложностях» советской эпохи, о совместной работе над книгами с Геннадием Калиновским и Генрихом Сапгиром.

— Софья Леонидовна, вы хорошо помните свои первые детские книги? Каких авторов вы любили в детстве и в более старшем возрасте?

— В детстве я очень любила Андерсена. Я и сама им зачитывалась, и мама мне читала. Он был мне близок. Я очень люблю Набокова, Толстого, Достоевского, Метерлинка.

Мне очень рано попался 12-томник дореволюционного Шекспира. Когда мне было лет десять, он произвел на меня колоссальное впечатление. Причем, Шекспир был в прозе и, наверное, не в лучшем переводе. Я очень хорошо помню эти 12 томиков. Они были маленькие, в красном переплете. Потом они пропали во время войны. Странно, ничего не пропало, кроме моей детской библиотеки. Спустя время, я стала читать Шекспира в переводе Пастернака, и я была потрясена, но это было что-то совсем другое, незнакомое.

— А как вы относились к народным сказкам?

— Не с таким интересом. Я всегда больше любила литературную сказку. Например, я очень любила Бажова.

— Кто из иллюстраторов нравился вам в детстве?

— Я очень любила Канашевича. И очень люблю до сих пор. И его детские, и взрослые вещи.

— У вас есть произведения как для совсем маленьких детей, например «Капризик и Зловредик», «Маша и Ойка», так и для детей постарше. Для какого возраста вам интереснее писать?

— Мой возраст — от 10 до 12 лет. Мне больше нравится писать несколько мистические сказки, такие как «Астрель», и они, конечно, рассчитаны не на малышей.

— У вас так много книг, делятся ли они на самые любимые и чуть менее любимые?

— Немного менее любимая — «Приключения желтого чемоданчика».

— Но это же такой хит!

— Да, это хит. И фильм второй будет — «Приключения желтого чемоданчика-2». Но мне кажется, успех этой сказки несколько завышен. Из моих последних книг мне больше нравятся «Девочка-свеча» и «Босая принцесса». А вообще я люблю «Астрель» и «Уэнни — серую нитку», которая сто лет не печаталась. Они входят в серию «Повелитель волшебных ключей». В этой серии также сказки: «Астрель», «Остров капитанов», «Уэнни — серая нитка», «Ученик волшебника», «Глазастик и ключ-невидимка». Из них обиженная и непроиллюстрированная Геной Калиновским — «Уэнни — серая нитка».

— А как шла ваша работа с Геннадием Калиновским? Можно ли сказать, что книги создавались совместно, или все-таки художник работал независимо от автора?

— С Калиновским мы очень дружно работали. Например, однажды он приносит мне иллюстрацию и говорит: «Знаешь, я нашел такой ультрамарин для обложки к «Острову Капитанов». Я сделал такое синее море, такое фиолетово-синее». Я говорю: «Я ж тебе дала Тернера, он весь в охристых тонах. Ну не нужен мне ультрамарин». Он говорит: «Ну посмотри, какой чудный ультрамарин, какое синее море, просто вырви глаз». А я: «Вот именно — вырви глаз». И представляете себе, после этого он переделал совершенно. Ушел такой грустный. А потом переделал, принес тот же вариант, но совершенно в другой цветовой гамме.

Вот так вот у нас иногда было. Но вообще он был мало управляем.

Что-то ему очень удавалось. Например, там, где птичка Чересчур прилетает к Астрель, он такую милую сделал Астрель. Я говорю: «Вот видишь, ты же можешь!». А он отвечает: «Могу, но мне это не интересно. Мне гораздо больше интересно делать что-то карикатурное, острое. Это мой жанр». В «Лоскутике» не требовалось никакой красоты. Там девочка может быть и не очень хорошенькой, на ней просто одежда из лоскутков. Вот это он делал с наслаждением.

— Наверное, «Остров капитанов» — в большей степени его книга?

— Да, конечно. Вообще с Калиновским мы во многом совпадали. Я считаю, что Астрель, где она спускается по лестнице из капель-слез своей матери, у Гены очень хорошо получилась. Мне очень нравится. Он сделал ее такой тоненькой, такой легкой, невесомой. Вообще мне очень сложно было добиться от него хорошенькой Астрель. Да и другим моим девочкам не очень везло с внешностью. Так, Игорь Олейников, который проиллюстрировал не одну мою книгу, часто любит говорить, что скорее умрет, чем нарисует хорошенькое личико. Олейников — очень хороший художник, но у меня с ним нет совпадения.

— Софья Леонидовна, когда легче было с издательствами работать: в советское время или сейчас.

— В советское время было очень тяжело. Были целые периоды гонения на меня, когда давали подряд очень плохие рецензии. Года три меня не печатали, это было как раз после «Лоскутика и Облака». Когда вышла эта книга, ее окрестили «злая сказка». Напечатали разгромную статью и в «Литературной газете», и в журнале «Детская литература». Там автор написал: «Вот недаром Прокофьева взяла героем Облако, потому что «Нет для вас родины, нет вам изгнания»». С намеками, что надо мне выкатываться из страны.

— А с чем это было связано? Почему так происходило?

— Знаете, почему-то меня очень не любили. Была такая дама, которая возглавляла в комитете по печати детскую литературу, и невзлюбили она меня не известно за что, просто невзлюбила. Когда я написала «Астрель», она отдала эту книгу на четыре рецензии. И каждый рецензент говорил, что сказка интересная, но то-то и то-то мне не нравится. Я эти куски вынимала и писала заново. Опять она отдавала рецензенту. Потом она отдала фольклористу. Он написал, что он в принципе против литературной сказки, но эта сказка так хороша и так забавно придумана, что он считает, ее надо обязательно опубликовать. Тогда ее опубликовали, после четырех рецензий. Каждый раз мне приходилось перерабатывать. Чтобы не портить книжку, я просто вынимала какой-то кусок и заново придумывала, или героя нового вводила, или новые приключения Облака добавляла.

— Когда стала приходить любовь, известность?

— Постепенно. «Чемоданчик» всегда имел успех. Мы с Генрихом Сапгиром подвергались всяческим гонениям. Мы с ним написали одну книгу, называлась она «Физкультурный букварь». С Генрихом мы много работали, писали пьесы вместе. Нам с ним очень хорошо удавалось вместе писать стихи. Вот он ходит, ходит по комнате, выдает строчку, я ему другую и получается стихотворение. Нам заказали пьесу «Конек-Горбунок». До этого, кто ни брался за «Конька-Горбунка», не получалось. Мы настолько оба любили эту гениальную вещь, настолько вошли в стиль Ершова! И мы все перевели в диалоги, переписали по ролям.

Когда мы закончили работу, мы рискнули прочесть получившееся Вере Николаевне Марковой. Дали ей карандаш и бумагу и сказали, если вы почувствуете, что это не Ершов, вы запишите это место. И мы ей прочли всю пьесу от начала до конца. Ей очень понравилось. И представьте себе, она в трех местах сделала замечания Ершову, она нигде не определила, где наш текст и где текст Ершова.

— Софья Леонидовна, расскажите, пожалуйста, над чем вы сейчас работаете и о ваших ближайших планах.

— Сейчас я все пишу-пишу воспоминания. В данный момент — о встрече с Сергеем Сергеевичем Прокофьевым, отцом моего первого мужа и с дедушкой моего сына. Сережа, мой сын, уговаривает меня, как только я кончу воспоминания, написать еще одну книгу, еще одну сказку. Он у меня антропософ-мистик, живет в Швейцарии, пишет антропософские, философские книги. Он считает, что я должна написать одну мистическую книгу и закончить. Я говорю, что больше не буду писать сказок, мне трудно, а он обещает, что поможет. Мы этим летом неделю отдыхали вместе и оговорили сюжет, составили план на десять страниц, а он его развил в более философском плане. Мне очень интересно, что он там напридумывал. «Башня черной совы» называется книга. Это очень странная сказка, с религиозным уклоном. Если Бог даст мне силы и время, я допишу воспоминания, разделаюсь с кино и напишу последнюю сказку.

Но сейчас мне очень важно закончить мемуары, успеть. Потому что я чувствую, что приближаюсь к той границе, когда работать уже трудно. Я чувствую, что скоро я буду уже только что-то читать и смотреть.

Беседовала Екатерина Орлова, специально для Kidreader.ru.