Александр Траугот: «Волнение — это творческий процесс»

— Были какие-то книги вашего детства, которые повлияли на вас или, может быть, просто очень нравились?
— Мы читали книги, которые были у нашего отца. А у него были книги Диккенса, мой брат уже с четырех лет начал читать Шекспира, его исторические хроники, причем знал их наизусть. В наших детских играх участвовали герои Шекспира… Мы всегда очень любили серьезную литературу. Когда мы с братом читали, то образы так нас переполняли, что мы начинали рисовать: и сказки, и Диккенса, которого мы очень любили. Очень любили Пушкина.

— Тогда вы и захотели заниматься иллюстрацией?

— Я вообще не выделяю искусство иллюстрации в особую область. Весь Эрмитаж — это же иллюстрации! Картина Рембрандта «Возвращение блудного сына» тоже может считаться иллюстрацией. Обычно под иллюстрацией понимают какое-то сопровождение текста, какой-то комментарий. На самом деле, если читатель захватил образ, то это уже не иллюстрация, а его собственное видение — образ просится наружу.

Вообще с книгой мне работать приятно, потому что она попадает куда-то к разным людям. Это не то, что человек купил и запер у себя.

— Как вы относитесь к критике в адрес своих работ?

— Вот взять нашу книгу, «Лев и собачка». Когда ее хвалят, я начинаю понимать, почему маленький Моцарт плакал, когда его хвалили. Когда твои работы хвалят, начинаешь видеть свои недостатки, а когда ругают — начинаешь любить свои работы. В этом заключен какой-то парадокс. У Пушкина есть:

Что слава? шепот ли чтеца?
Гоненье ль низкого невежды?
Иль восхищение глупца?

Я помню одного москвича, который написал нам трогательное письмо. И я пришел к нему, подарил какую-то из наших с братом иллюстраций, и увидел, что он ее с большим уважением повесил у себя. Когда я был у него второй раз, рядом с этой иллюстрацией висела другая иллюстрация — самая отвратительная и ненавистная мне, полная противоположность моему вкусу.

— Скажите, как вы воспринимаете отклики детей на ваши иллюстрации?

— Вообще я считаю, что все люди — дети, в любом возрасте. Но с детьми и правда иногда возникают очень забавные ситуации. Однажды издательство прислало нам рисунок одной девочки, который она сделала под впечатлением от наших иллюстраций «Аленького цветочка». У нее настолько похоже получилось, что поначалу рисунок можно было принять за что-то наше, но это не была копия! Представляете?

Мне видится, что как писатель учит ребенка говорить, так художник учит воспринимать мир изобразительными образами. Все дети гениальны, детское искусство отличается от взрослого только тем, что в нем еще не сформирована индивидуальность, это общая радость, не обособленная. Хотя лет 60 назад я увидел запоминающийся детский рисунок: слепой принес цветы. Это было очень индивидуально! Я бы всегда просил детей самим придумывать темы…

— Что обязательно должно быть в иллюстрированной книге для детей?
— Главное, чтобы во всем этом не было ремесла — холодного, мертвого, хоть и очень убедительного. Нужно, чтобы в иллюстрации была душа, дети чувствуют и понимают это. «Сделанность» убедительна для взрослого, который уже в чем-то омертвел, но она неуместна в общении с детьми.

Вот у Хармса была очень интересная позиция. Я помню его на какой-то елке для детей художников. Мне тогда было лет 6–7. Со всей елки мне запомнился только он, потому что поведение его было нестандартным, он с самого начала привлек внимание и затем его разжигал еще больше, создавал каждой своей фразой интригу. Это получалось именно потому, что что-то было непонятно детям, оставалась какая-то свобода для размышлений, а дети любят свободу.

— Есть какая-то книга с вашими иллюстрациями, которой вы дорожите больше других?

— «Лев и собачка» — наша любимая книга. Не только из-за ее тяжелой издательской судьбы, но и потому, что когда мы с братом ее делали, у нас умерла любимая собака. И мы делали иллюстрации со слезами… Кто имел собаку, тот знает, каково это — ее потерять.

— И последний вопрос. Расскажите, как художник создает книгу, каков этот процесс изнутри?

— Все дело в том, чтобы было волнение, а умение передается. Дирижер в оркестре ни на чем не играет, но он волнуется и своим волнением заряжает каждого музыканта. Так и художник: он должен передавать свое волнение в творчестве. Все должно волновать: книга, учитель в классе… Только тогда возникает понимание. Равнодушие только все губит. Нужен труд, но не физический, а духовный. Волнение — это творческий процесс. Нужно ставить задачу — заразить своим волнением…

Существует очень тонкая грань между художником и ремесленником: ремесленник должен быть мастером, а художник — волшебником!

Беседовала Ирина Эдлина, специально для Kidreader.ru