Андрей Усачев: «Я хотел стать профессиональным музыкантом»

– Детские писатели честно признаются, что изначально хотели работать во взрослой литературе. А Вы как человек, время от времени сочиняющий и либретто, и песни, и стихи для больших, для кого мечтали писать?

– Когда я начал писать стихи (это случилось достаточно поздно, мне было лет 18), я вообще не думал о литературной карьере и не мечтал быть писателем. Я хотел стать профессиональным музыкантом, барабанщиком. А что касается вопроса «для кого»?.. Для себя.

– Когда поняли, что Вы все же детский писатель и поэт? Что тому предшествовало?

– Детские стихи я стал писать еще позже, лет в 27. Подвигнул меня на это Даниил Хармс, который вышиб из моего сознания лирико-трагическое отношение к действительности и к самому себе. Некоторое время я еще раздваивался между двумя довольно близкими жанрами – юмористикой и детской литературой. Но недолго.

– А еще Вы как-то сказали, что преимущественно пишете стихи, а проза Вам дается сложнее. С чем это связано?

– Стихи держат ритмически, обуздывают мысль. А проза для меня океан, в котором не знаешь, куда и как долго плыть, не чувствуешь опоры под собой. Все расплывчато и пугает безразмерностью. Но это мое личное внутреннее устройство, у других может быть наоборот.

– Но в то же время прозу публикуете часто. Поэтического слова все же недостаточно?

– Я прежде всего выдумщик. И в стихах, и в прозе. Мне легче придумывать, чем писать. Но не все сюжеты, которые приходят мне в голову, годны для поэзии, некоторые лучше всего укладываются в прозе.

– Чем вообще объясняется Ваша разножанровость: и стихи, и проза, и учебники, и дидактические тексты и игровые?

– Наверное, это объясняется «детским» любопытством: все интересно, все хочется попробовать. Но есть и другая причина: когда устаешь от одной работы, переключаешься на другую, устанешь на другой – отдыхаешь на третьей. Я всегда делаю несколько работ: когда заходишь в прозаический тупик – сбегаешь в поэзию и наоборот.

– Станислав Востоков и Эдуард Веркин часто говорят о том, что не разделяют читателей на больших и маленьких. А Вы разделяете?

– Я прежде всего не разделяю СЕБЯ на большого и маленького. Я пишу для себя: иногда для себя взрослого, иногда – ребенка. Но всегда ясно понимаю, для какого себя пишу.

– Ваши «взрослые» стихи чаще вдумчивы, лиричны, глубокомысленны, а детские почти всегда хулиганские, полные словечек, Вами же придуманных. Думаете, дети играют охотнее взрослых?

– Дети, безусловно, быстрее включаются в игру, так как мозги у них не так заштампованы и забытовлены. Взрослые любят играть не меньше детей, просто у них на это не хватает сил и времени. И, конечно, наше взрослое сознание – чем дальше, тем более пессимистично. И взрослый Я в этом смысле не исключение.

– А какая самая серьезная книга из Вами написанных?

– Не понимаю вопроса. Дело в том, что, играя, можно писать о серьезных вещах. А к игре относишься серьезно: по крайней мере, так к ней относятся дети. Помню какой-то советский юмористический сборник с лаконично-хорошим названием: «Смех вещь серьезная!».

– В одном из интервью Вы как-то сказали, что детям надоел современный мир, а взрослым не хватает в нем чудес. Однако к чудесам стремится только детская литература, уже книги для юношества и подростков вовлекают детей в круговорот взрослых проблем (не считая фэнтези). Про взрослые тексты и говорить нечего: политика, тяжелая жизнь, чернуха… Или нынче картина современной литературы выглядит иначе?

– Относительно нечудесности современной литературы: это ее беда. Искусство вообще и литература в частности должны хотя бы немного отрываться от земли – в область чудесного, фантастического, романтического... Чистый реализм, за редчайшим исключением, скучен. У нас романтическая школа, как и сказка, всячески подавлялась советской властью – как метод, противный соцреализму. Результат – налицо: великая русская литература стала весьма средненькой. Честно говоря, взрослую литературу я почти не читаю. Если называть имена, которые мне симпатичны: Пелевин, Улицкая, Рубина. Наверное, есть другие достойные писатели. Но я не в теме.

Подростковая литература, на мой взгляд, это вообще какой-то нежизнеспособный гомункул. Ее сейчас выделили в отдельный подкласс. Но на самом деле этой литературы не существует. Хотя на западе она в большой моде, и у нас в последнее время говорят о том, что надо писать «специально» для подростков… Однако за полвека своего существования подростковая литература не произвела ни одного шедевра и не произведет, потому что эта категория, искусственно выведенная психологами и социологами.

Что же до имен, то из детской литературы я люблю и считаю непревзойденной английскую прозу: из последней – Роуальда Даля и Дика Кинга Смита. А поэтов люблю наших – Григория Кружкова, Галину Дядину, Тима Собакина, Сергея Махотина, Михаила Яснова… У нас много отличных поэтов и гениальных детских стихов.

– В интервью одной орловской газете Вы сказали: «Детская литература изначально мифологична». Что Вы имели в виду?

– Мифологична – значит, обращена к вечным вещам. А, кроме того, проста, многослойна и сюжетна. Взрослая литература ушла от простого сюжета в сторону лирического и психологического. А миф – всегда сюжетен.

– А с чего для Вас лично начинается сказка?

– С гипотезы, гиперболы, допущения, со стирания грани между возможным и невозможным. С сильного урагана, который может поднять маленький домик и унести его в волшебную страну. С крокодила, который работает в зоопарке крокодилом. С предположения, что если кролики начнут как следует размножаться, то за год многотысячное семейство кроликов может прорыть подземный ход из Англии в Австралию. Что, кстати, и произошло 150 лет назад.

– А как Вы придумали свою деревню Дедморозовку? Вообще как придумываете новых героев?

– Дедморозовку я придумал из чувства протеста. Посмотрите, что у нас сделали – разумеется, из лучших намерений – чиновники: государственным распоряжением дали Деду Морозу прописку и жилье в Великом Устюге (Снегурочку, как крепостную, приписали к Костроме), выстроили и в Москве пару резиденций. Ну, просто не дедушка, а митрополит какой-то или депутат-единоросс: эдакий басовитый, солидный, в дорогой шубе. Речи благообразны и серьезны, ни капли юмора, ни одного живого слова… А между прочим, Новый год – единственный веселый праздник в нашем календаре. Мне захотелось сломать этот чиновничий стереотип и показать, что Дед Мороз похож на нормального доброго простого деда, какие пока еще встречаются в наших вымирающих деревнях…

– У Вас куча книг, историй, стихов, даже веселый учебник есть… Больше 150 изданий, если не ошибаюсь, но, как думаете, почему именно собачка Соня так полюбилась читателям?

– Думаю, причин несколько. Во-первых, книжка получилась психологически точно направленной на маленького ребенка, который чувствует себя старше и умнее наивной Сони. Хотя расчета тут не было никакого, просто так получилось и написалось. Во-вторых, была удачная экранизация нескольких новелл режиссером Вадимом Меджибовским. И эти мультики часто показывали по телевидению. В-третьих, удачных книг для этой возрастной категории вообще немного.

– А с чем связываете тот факт, что таких крупных персонажей, как Чебурашка, Карлсон да даже Гарри Поттер сегодня не появляется?

– Такие крупные персонажи и раньше не так часто появлялись. Они рождаются не каждый год и даже не каждое десятилетие. А вы говорите – сегодня…

– Кто, по-вашему, может стать героем современных детей?

– Кто угодно. Пластилиновый человечек, плюшевый дракончик, инопланетянин, мальчик, сбежавший из детского дома, как Гекльберри Финн… Карлсон, так же как и Винни-Пух, и Долли из Страны Оз не имеют ярко выраженных социальных черт. Сказка всегда современна. Как, впрочем, и не сказка. Вспомним хотя бы «Ромео и Джульетту».

– Вас с Эдуардом Успенским связывает не только дружба, но и работа. Сначала у Вас было издательство «Самовар», потом сборник «Жуткий детский фольклор». Расскажите немного о работе над этой книгой.

– Из всех моих знакомых Успенский, наверное, человек с самым неожиданным, парадоксальным и нетривиальным мышлением. Именно поэтому в конце 1980-х он выступил на радио с призывом к детям – тогда еще Советского Союза – присылать страшные истории, которые они слышали в пионерских лагерях или у бабушки на сеновале… Писем пришло такое количество, что его дом в Рузе был завален мешками, и обработать их один он был просто не в состоянии. Когда Эдуард Николаевич предложил мне поработать с ним, я, разумеется, согласился. Мы поделили письма, занимались классификацией, щадящей редактурой, отбирали самые интересные варианты, чтобы сохранить и не залитературить «детский сказ», писали предисловия и примечания. Ушло на это месяца три, но я ни капли не жалею, потому что не раз слышал от родителей, что дети, которые «совсем ничего не читали», проглотив детские страшилки, тянулись к чтению.

– В 2012 году вышла Ваша «Правдивая история Колобка», в которой Колобка-хвастуна (в русской народной сказке он именно за это наказан) Лиса вовсе не съедает. В Вашей книжке все, наоборот, заканчивается очень хорошо. Колобку удается обхитрить Лису, подняться на небо и стать луной. Вроде как прославиться. Мораль, соответствующая новому времени?

– Мораль совсем не та. Да и вообще морали в этой сказке особой нет. Если не считать за мораль мысль о том, что упорство и талант преодолевают все трудности. Это как у Козьмы Пруткова: «Усердие все превозмогает!». Но я ставил себе не дидактические задачи. «Колобок», как и «Курочка Ряба», и ряд других народных сказок с точки зрения современного мышления нелогичны. Мне хотелось найти в них сегодняшнюю логику и вернуть утерянную мифологичность.

– А вообще насколько необходимо сегодня осовременивать старые сказки? И для чего это делается?

– Необходимость – странная категория. Она всегда возникает из потребности. Знаете, если дважды два четыре, значит, это кому-нибудь нужно. Делается это из разных соображений: есть замечательные сказки, в которых устарели бытовые детали, но идея хороша и хочется сделать ее понятной для широкого читателя. Иногда авторы берутся за пересказы, чтобы прислониться к известному бренду, так как своих оригинальных идей нет. А тут тебе хорошо продаваемое название. Вполне естественно и желание жанровой переработки: из сказки сделать пьесу или фильм. Вспомните чудесные пьесы Шварца!

– Как Вы относитесь к проекту издательства «CORPUS», которое пригласило известных французских писателей пересказывать устаревшие, плохо воспринимаемые детьми и подростками тексты, такие как «Дон Жуан», «Обрученные», «Сирано де Бержерак», «Преступление и наказание», «Нос»?

– По-моему, это дурновкусие. И ничего хорошего из этого проекта не выйдет, какие бы известные французские писатели этим ни занимались. «Преступление и наказание» – и тематически и проблематически не детская книга. Это не детектив и не приключенческий роман. Она и взрослым-то не всем понятна! А как пересказать и адаптировать гоголевский юмор? Это не «Астерикс и Обеликс», и в комиксы перевести это не получится. То есть получится, но это уже будет не «Нос», а «обНОСки»!

– Недавно Вы выступили как соавтор сценария мультфильма «Ку! Кин-дза-дза». Чем Вас вдруг привлекла эта задумка?

– Ничего такого, о чем бы не рассказала пресса или сам Георгий Николаевич Данелия в интервью, я вам рассказать не смогу. Премьера уже состоялась, и скоро фильм выйдет на широкий экран. Не думаю, что он станет всенародным хитом, так же как им не стала первая «Кин-дза-дза» (Данелия говорил мне, что и тот фильм в широком прокате не очень пошел). То, что фильм анимационный, не означает, что он детский. Кому-то он понравится безусловно, кому-то нет. Многие будут сравнивать два фильма. Но убежден, что у него будут свои фаны и что фильм станет определенной вехой в истории нашей анимации. Проект этот привлек меня прежде всего возможностью поработать с великим режиссером. И четыре месяца ежедневной работы с Данелия (и полтора с Александром Адабашьяном) стали для меня серьезной школой – и профессиональной, и человеческой.

– И последний вопрос: разделяете ли мнение о том, что именно мультипликация зачастую популяризирует книжных героев?

– Если это касается детских книжек, то да. Причина простая и понятная: любой из нас стремится получить максимум удовольствия минимальными энергетическими затратами. Максимум информации за минимальное количество времени. Безусловно, при экранизации книг существуют смысловые и эстетические потери. Но дети эстетически недостаточно развиты и образованы: их прежде всего привлекает динамичный интересный сюжет и гэги. Впрочем, как и неискушенных взрослых.

Беседовала Алена Бондарева, источник: журнал «Читаем Вместе»