Возвращение доблестного рыцаря — рецензия на книгу Андрея Усачева «Бова-королевич»

Эту обложку я выхватил глазом в анонсах сразу. Сложное сочетание традиционных лубочных цветов, повтор знаменитого билибинского приема «миниатюр», которые вынесены на обложку и образуют рамку для центральной картины, и, конечно, стиль — теплый, немного наивный стиль лубка. Точнее, тонкой стилизации под лубок, ведь нельзя оживить ушедшую традицию. Можно творчески ее переосмыслить, дать ей жизнь на новом витке.

Во всякой культуре много пластов и течений, культура есть сложный организм, океан возможностей и вероятностей, и время от времени он поднимает на поверхность те или иные образы. Отвечая вызовам времени или открываясь ищущему взгляду художника. 

Усачевский и рябининский Бова (а художник здесь полноправный соавтор книги) — как раз такой случай. Нельзя не порадоваться, что текст, который был в массовой культуре русского народа на протяжении 300 последних лет, возвращается. 

Раз океан, значит, все связано. Вот средневековая жеста, песнь о деяниях, типичнейший образчик французского героического эпоса путешествует по Европе, отражаясь в зеркалах английского, ирландского, валлийского языков. Вот к концу XII века рыцарь «Бэв из Антона» добирается до Италии, где в венецианском диалекте оборачивается в «Бово д'Антона».

От Венеции до Хорватии — 100 миль через Адриатику, а кого укачивает, по берегу пройдут. Везут вино, зерно, оливки, книги. Перевод на сербо-хорватский — почти путевка в Русь, языки тогда были ближе, а мир куда шире. За три века история добрела до наших просторов. Обрусел рыцарь Бэв в руках «фряжских резных дел мастеров», стал Бовой-королевичем. Понесли его историю на лубочных листах книгоноши по всем уголкам Московской Руси. И закрутился сюжет в жерновах уже нашей культуры.

Вот Мария Ганнибал, бабка Пушкина, рассказывает ему сказку о Бове, тут же, на одном историческом отрезке, буквально под боком, Радищев в первый раз перелагает Бову былинным сказом. Вот и сам подросший Пушкин-лицеист пробует еще неокрепшим пером расписать эту историю по-новому, по-вольтерьянски иронично. Не получается, и гений нашей словесности шутя дарит ее Батюшкову (коей тот не пользуется), оставляя себе в утешение пригоршню имен-образов. Отсюда, из Бовы, и пушкинский Гвидон, и царь Салтан, и злой царь Дадон, в Бове один из корней нашего детского «золотого запаса».

А колеса все крутятся, меняется народ, меняется сама история, и кто знает, к чему привело бы естественное развитие событий нашего славного рыцаря, но живое течение народной жизни пресекается в октябре 17-го (по новому стилю).

Как Петр опрокинул для последующих поколений средневековую Русь в смутно угадываемую бездну, где ворочались да давили друг друга безумные, похожие друг на друга как близнецы, бородачи в смешных костюмах и скакали раскосые орды в малахаях, так большевики опрокинули в культурное небытие всю историю императорской России. Жизнь советская творилась с новой, небывалой руки, и места Бове-королевичу в светлом будущем не нашлось.

Помнили о нем лишь старики, естественным и неестественным образом убывавшие в России советской, литераторы, специалисты-филологи, да осколки царской России, разлетевшиеся по всему миру. Один из таких осколков, Алексей Ремизов, самобытнейшей природы русский писатель, в середине века XX-го обернулся к Бове, смахнул пыль с давнего сюжета и попытался разглядеть в поблекших чертах народной сказки высокую, античного размаха, трагедию. Но его версия, хоть и стала частью русской литературы, все же замерший культурный механизм не запустила. Ее деткам не почитаешь, не пропоешь.

Последней попыткой стало прозаическое переложение Бовы писателем и переводчиком Леонидом Яхниным в конце 70-х. Странным образом об этой версии я знаю меньше всего, она проскользнула почти незамеченной, хотя, как говорят читавшие, вещь достойная.

Время идет, и вот подводное течение культуры выталкивает историю на поверхность. Усачевский Бова ведь писался не по заказу издательства, Усачев подсек и вытащил этот сюжет внутренним своим чутьем еще лет пятнадцать назад, и текст лежал, лежал, лежал, дожидаясь отмашки времени. Теперь можно, скачи, рыцарь.

Ларисе Рябининой удалось «поиграть» со стилистикой лубка, обновить ее местами в духе почти кинематографическом (например, книга открывается листом персонажей, где каждому второстепенному лицу отведено по отдельной картинке с описанием). Или вот любовно выписанные детали: чего стоят одни кудельки шерсти великана Полкана, полупса-получеловека, или восточные орнаменты в шатре хана Салтана Салтановича.

А Усачеву таким же образом удалось обновить язык сказки. Читается она, как готовый сценарий для театра кукол, ритмизованная проза со стихотворными вставками так четко ложится в формат народного театра, что я не удивлюсь, если где-то актеры уже по ролям его растащили. Так что читаю сыну «Бову» и жду «Еруслана Лазаревича» от того же автора и в том же издательстве.

Алексей Олейников, специально для KidReader.ru.